Прямая линия с Юрием Поляковым

Есть слава, которая, действительно, связана с тем, что автор создал нечто выдающееся – или по своей актуальности, или по художественному уровню. Успех, основанный на технологиях навязывания определенного контента потребителям, мы оставляем за скобками. Такой успех эфемерен и улетучивается, как только его отключают от сети. Да, есть случаи, когда малозаметный автор вдруг выдает шедевр, и все ахают. Но, как правило, такой взлет предварен серьезной внутренней и профессиональной подготовкой. Потом, когда оглядываются на путь мастера, это становится очевидным. Общесоюзный успех моих первых повестей «Сто дней до приказа», «ЧП районного масштаба», «Работа над ошибками» был связан, конечно, в первую очередь с растабуированием «закрытых тем»: армия, комсомол, школа… Но я еще ставил перед собой задачу уловить и запечатлеть тот язык, на котором мыслили и разговаривали мои сверстники, а язык в литературе главное. Видимо, с этой задачей я справился неплохо, если все три указанные повести до сих пор переиздаются и расходятся хорошими тиражами. Поверьте, большинство прозаических сочинений, написанных в одно время с моими ранними повестями, забыты навсегда. Некоторые незаслуженно. Почему? Это отдельный разговор.

Познер, как и большинство телеведущих, повторяет обычно чужие мысли, давным-давно высказанные, но забывает сослаться на первоисточник. Такая у них работа. Да, действительно, в России общественный слой, пытавшийся зарабатывать себе на жизнь умственным трудом, был чаще всего настроен оппозиционно. Почему? А вспомните устойчивое словосочетание «разночинная интеллигенция»! Россия до революции была сословным государством, и миропонимание человека во многом определялось тем слоем, «чином», из которого он вышел. Порывая со своим сословием, человек в известной мере порывал и с государством, которое олицетворяла правящая династия. Но почему самыми радикальными в разночинной интеллигенции были поповичи, для меня загадка. Кроме того, в Российской империи не было официальной политической оппозиции, ею по умолчанию и стал мыслящий слой, настроенный радикально, так как прийти к власти можно было только революционным путем. И никак иначе. Впрочем, существовала и консервативная, охранительная, весьма влиятельная интеллигенция, вспомним Каткова, Суворина, Меньшикова… Но ее не ценили, называли «цепными псами царизма». И когда грянул кризис 1917-го, охранители оказались в меньшинстве. Умами овладела идея разрушения до основания. А затем… Советская власть выводов из печальной участи царя не сделала, к «оттепели» интеллигенция все более и более осваивала функции политической оппозиции, не предусмотренной законом. И снова, когда начался кризис конца 1980-х, радикальная интеллигенция оказалась в большинстве, по крайней мере в прессе и в эфире. Кажется, сегодня, к сожалению, мы движемся по той же траектории. К традиционной, веками лелеемой оппозиционности добавилось новое явление - «русофобия», нелюбовь к России и русским стала как бы маркером «интеллигентности». Мне рассказывали, что на журфаке на вступительных экзаменах использовался специальный тест, абитуриенту задавали такой вопрос, чтобы стало очевидным его отношение к патриотизму и русской теме. Обнаружив позитивный взгляд, беднягу заваливали. Так формировалось единство медийного пула. Сегодня по тому, как человек относится к специальной операции по защите Донбасса, можно определить его мировоззрение. «Гормональные либералы» сразу проявляются. Что с ними делать? Ничего. Мы же репрессируем людей, страдающих «сенной лихорадкой», а тем более не перестаем заготавливать сено. Надо вернуть хотя бы равноправное положение нашей консервативной интеллигенции, которая все последние десятилетия пребывала в загоне и всячески оттеснялась с благословления власти на периферию. А в интеллектуальной схватке один консерватор стоит трех либералов. Кстати, тот же Познер, когда вел передачу «Времена», тех экспертов, которые с ним успешно в эфире полемизировали, впредь в студию больше не приглашал. Знаю по себе…

На фильм я попал почти случайно. Напомню, что снят он был по повести «Женщина по средам», которую написал замечательный прозаик Виктор Пронин, автор многих книг. Если не читали – очень советую. Пронин не раскручен, так как принадлежит к «русскому направлению», а это то же самое, как если бы тебя включили в «стоп-лист». Сама повесть небольшая, основана на судебном очерке, опубликованном в областной печати. Для киноверсии материала явно не хватало, и Говорухин пригласил в соавторы признанного сценариста Александра Бородянского, а меня позвал писать диалоги, так как ему очень понравились диалоги в моем романе «Козленок в молоке». Работали весело. У меня в архиве сохранились первые варианты сценария с дивными матерными замечаниями Станислава Сергеевича на полях. До последнего момента не могли придумать названия. В качестве рабочих версий фигурировали: «Сицилианская защита» и «Месть по-русски». Я предложил свой вариант – «Ворошиловский стрелок». У меня в мальчишечьей коллекции был такой значок, который я отдал в школьный музей «Боевой славы». Мы сидели поздно вечером в кафе «Мосфильма». - Чепуха, - поморщился Говорухин. – Никто такой значок уже не помнит. - Ой-ли? - Ладно. Вон паренек убирает посуду. Сынок, иди-ка сюда? Кто такой «Ворошиловский стрелок»? - Мой дедушка. У него и значок такой был… - А ты, Поляков, не такой дурак, как я думал, - добродушно заметил Говорухин. И название было принято. Когда в 1997 году вышел фильм, на нас навалилась вся либеральная критика, мол, Говорухин зовет Русь к топору. Причем, ругали нас те же самые шелкоперы, которые еще недавно восхищались голливудскими лентами о простых американцах, которые, не найдя справедливости у власти, брали в руки огромные кольты и наводил порядок. Теперь «Ворошиловский стрелок» - классика, один из самых востребованных фильмов. Меньше ли стало вокруг несправедливости? Больше. Увы, искусство не искореняет пороки, оно лишь способно вызывать в людях чувство стыда за совершенную несправедливость. Но если слишком надеяться на стыд, можно дождаться революции. Мне иногда и самому, как герою Ульянова, хочется что-нибудь продать и купить оптическую винтовку. Подробнее об истории создания этого великого фильма можно прочитать в моей книге «Как я был… Злопамятные мемуары», которая недавно вышла в издательстве «Вече».

Начнем с того, что Литературный институт, принявший эстафету Высшего литературно-художественного института имени В. Я. Брюсова, - одно из старейших учебных заведений страны. По его образцу и подобию создавались творческие вузы по всему миру. Это «ноу-хау» советской эпохи. Если какой-то чиновник говорит о ненужности Литинститута имени Горького, то его надо немедленно послать, как во времена китайской культурной революции, на перевоспитание в сельскохозяйственный трудовой коллектив, а еще лучше там и оставлять, так как в руководящих структурах системы образования ему делать просто нечего. Дебилизм не лечится. Это – первое. Второе. В Лите никогда не «готовили певцов коммунистического режима». Это чушь! Среди выпускников: Юрий Трифонов, Василий Белов, Евгений Евтушенко, Фазиль Искандер, Юрий Казаков, Наум Коржавин, Юрий Кузнецов, Владимир Малягин, Юнна Мориц… Достаточно? Какие они певцы? Хорошо помню советский Литинститут. Более либеральную и разномыслящую по тем временам среду трудно себе даже представить. Да, не все выпускники выросли в гениев, но перечислите на пальцах гигантов словесности 19 века. Мало гигантов. Так устроен литературный процесс, есть первые и последние. А разве все выпускники консерватории стали Свиридовыми? Литинститут мог погибнуть еще в начале 1990-х, но в те годы его, по счастью, возглавил хороший писатель и блестящий организатор Сергей Николаевич Есин. Он сохранил дух и традиции уникального вуза, добился его перевода из системы Министерства образование в сферу Министерства культуры, которому подчиняются остальные творческие вузы. Впрочем, еще при нем, увы, началось проникновение в преподавательский корпус людей, которым слово «мастер» так же подходит, как корове седло. Чему может научить руководитель семинара поэзии Андрей Василевский? Ничему. Только может сбить с толку способного студента. Чтобы помочь овладеть мастерством, преподаватель должен обладать, прежде всего, творческим авторитетом. Помню, в молодости выпивал со студентом Лита, он жаловался, мол, у нас руководит семинаром какой-то Лев Ошанин… Вот если бы Есенин, Пастернак или Тарковский! Я его спросил: «Ты где родился?» «На Дону…» «А напиши-ка что-то вроде «Течет Волга», как Ошанин, родившийся в Рыбинске!» Через неделю парень позвонил и сказал: «Я все понял… Я был не прав. Ошанин – большой поэт!» Покойный Сергей Есин, когда заканчивался его срок ректорства, упорно уговаривал меня принять эстафету и возглавить вуз, но я тогда был увлечен руководством «Литературной газетой» и отказался. Возможно, напрасно… Сегодня, вследствие ненадлежащего управления двух последних ректоров, институт оказался в плачевном состоянии. Достаточно пройти по Тверскому бульвару и бросить взгляд на внешний вид уникального здания. А то, что двести студентов и преподавателей подписали протест против специальной военной операции, тоже кое о чем говорит. Каков поп, таков приход. Если в результате управленческой беспомощности, а она, как правило, идет рука об руку с творческой бездарностью, вуз закроют (а такие планы вынашиваются) – это станет серьезной потерей для отечественной культуры. Почему я не преподаю в Лите? Когда меня настоятельно звал взять курс Есин, я был слишком занят «Литературкой». Теперь не зовут. Но даже если позвали бы, я бы не пошел…

Василий Аксенов – один из самых талантливых писателей «оттепели». И «Коллеги», и «Звездный билет» очень точно передали дух времени, обозначили типажи. Да и язык молодого Аксенова – легкий, образный, выгодно отличался от современной ему прозы. В свое время блеклая ксерокопия «Острова Крыма» произвела на меня сильное впечатление. Такого жанра, как «антиутопия», в ту пору, вроде, не было, но сама придумка про Крым, где белые сохранили власть и строй, была хороша! Кстати, ведь именно это произошло на Тайване. Полагаю, развязка этой столетней исторической драмы будет напоминать ту, что придумал Аксенов для своего романа. Что потом случилось с этим хорошим автором, почему он стал писать все неряшливее, не знаю… Могу высказать только предположение. Триумфально эмигрировав после тщательно организованного скандала с «Метрополем», проходившего на моих глазах, он, видимо, подумал, что чужбина - это навсегда, ведь о перестройке еще никто даже не грезил. И, вероятно, Василий Павлович стал писать сразу «под перевод», при котором большинство «красот» родного языка попросту утрачиваются. Так зачем напрягаться? И стиль как-то исчез. А «Московская сага» - это попросту сценарий, написанный для Голливуда, однако не востребованный. Но главное, что меня раздражает в Аксенове при всем уважении к таланту, так это его патологическая, мстительная нелюбовь к Советской эпохе. А ведь его отец и мать были видными, профессиональными участниками советизации страны. Да, они подверглись репрессиям, судя по всему, за троцкизм, но ведь именно при их активном содействии СССР и стал государством, где возможны массовые репрессии против политических оппонентов. Впрочем, по-моему, о таких тонкостях Василий Павлович даже не задумывался…

На этой самой культуре и продержались. Продолжаем держаться. А вот с тем, кто что хочет, не все так просто. Во-первых, тянуть вверх всегда труднее, чем тащить вниз. И потом, если снять честный талантливый фильм про Пушкина, про его увлечения и про сложнейшую интригу, приведшую к его гибели и уходившую корнями в русофобское окружение Несельроде, - за уши от экрана не оттащишь! Просто кино про бандитов делать легче, это чистой воды штамповка. И где вообще написано, что ТВ создано для увеличения рейтингов? Эту функцию с молчаливого согласия власти нам навязывают дельцы от эфира. А власть таким образом покупает у них лояльность. Помню, в начале 1990-х поехал в передачу «Взгляд» к Листьеву и обратил внимание на обилие новеньких, дорогих иномарок у подъезда «Останкино», не припаркуешься, а ведь страна тогда стремительно обнищала, семья жила на пять долларов в месяц. Наше ТВ – это комбинат, работающий на себя. Что произвел, то и сожрал. Вы никогда не задумывались над тем, что наше ТВ, продавая рекламное время, зарабатывает на всем, даже на детях-инвалидах: «Еще недавно маленький Саша был обычным, веселым ребенком, но страшный недуг обрушился на семью…» Ниже некуда! По поводу тематики сериалов. Недавно один из самых активных и богатых продюсеров Российского ТВ, сбежав после начала боев в Донбассе к себе на родину, в Киев, объявил, что двадцать лет своими лентами сознательно подрывал патриотизм «русни», расшатывал устои, позорил их исторические символы и святыни, причем делал это именно на кацапские казенные деньги. А ведь мы в ЛГ не раз писали о том, что эти сериалы приносят огромный вред. «Хватит разводить паранойю!» - одергивали нас с самого верха. Вот вам и паранойя… Теперь кто-то из-за нежелания власти вмешиваться в политику ТВ проливает кровь и лишается жизни.

Я православный, крещен в младенчестве бабушкой тайком от партийных родителей. В семье и школе получил, как и большинство моих сверстников, атеистическое воспитание и к вере приобщался через культуру, историю, литературу, благо «Политиздат» выпускал доступную «Библиотеку атеистической литературы». В моем поколении многие сначала прочли «Мастера и Маргариту», а лишь потом Евангелие. Мне повезло: бабушка отдала мне свою синодальную Библию, которую я прилежно читал, мало что понимая. Потом Власть и Церковь помирились, это случилось в самом конце Советской эпохи. А дальше у каждого был свой путь к Богу. На меня большое влияние оказали книги покойного Виктора Тростникова, замечательного философа-богослова. Он как никто умел переводить сложнейшие теологические вопросы на язык моего поколения, воспитанного на научном позитивизме. Всем советую почитать. А главная беда в том, что сегодня многие, выйдя со службы из храма, сразу забывают, что они христиане.

Знаете, вести свой канал по-настоящему – это серьезная, поглощающая много времени и сил работа. Я не говорю о блогерах, радующих подписчиков прилюдной эпиляцией лобковой растительности. Это, как говорят либералы, другое. Я ушел из «Литературной газеты» во многом потому, что журналистская нагрузка стала мешать моему главному делу – писательству. У меня есть свой телеграмм-канал, где я помещаю в основном мои политические эпиграммы. Заглядывайте.

Когда ты лжешь читателю, ты лжешь себе…

Когда Захар Прилепин (Евгений Лавлинский) дебютировал в литературе, он вызвал у меня надежду на то, что появился новый яркий социальный писатель, да еще с родины Горького, и «Литературная газета», которую я в ту пору возглавлял, его дебют горячо поддержала. Однако от книги к книге Прилепин писал, увы, все слабее, неряшливее. Так бывает: ранняя и легкая популярность настраивают некоторых молодых писателей на легкомысленное отношение к профессии. У меня есть даже такая фраза: «Если известность приходит к писателю раньше мастерства, то мастерство уже не приходит к нему никогда». Так оно и вышло. Сегодня тексты Прилепина – постоянный повод для насмешек критиков и пародистов. Сошлюсь хотя бы на сборник «Проклятые критики», где добрая четверть зубодробительных разборов посвящена именно автору «Ботинок, полных горячей водкой». Но то, что Прилепин не оправдал литературных надежд, это, как говорится, полбеды. Таких деградаций я за свою долгую жизнь в литературе наблюдал немало. Но мне пришлось столкнуться с ним как с «бойцом культурного фронта». Несколько лет назад в результате сложной интриги худруком МХАТа имени Горького был назначен Эдуард Бояков, с которым я жестко полемизировал еще в те времена, когда он руководил подвальным театром «Практика», азартно внедрявшим нецензурную лексику в сценическую речь. А заместителем по литературной части у Боякова, «замполитом» стал Прилепин, к театру особого отношения не имевший, но зато обладавший обширными связями в коридорах власти, в том числе родственными. Первым делом эта «сладкая парочка» намеренно оскорбила Татьяну Доронину, сделав все для того, чтобы в театре, которому отдано 30 лет, она больше не появилась. Потом начались гонения на актеров, оставшихся верными Дорониной. Под репрессии попал и я, у меня в МХАТе шли 4 спектакля. Например, «Контрольный выстрел», поставленный Говорухиным в 2001 году. Или «Как боги…» в блестящей постановке самой Дорониной. Все мои вещи собирали полные залы. Но за то, что я поддержал Татьяну Васильевну, все они были выброшены из репертуара, а декорации сожжены, чтобы спектакли невозможно было восстановить. Зачем? Ну, во-первых, месть. А главное затем, чтобы не с чем было сравнить ту беспомощную халтуру, которая вскоре появилась на сцене МХАТа, в том числе и странный литературный монтаж «Женщины Есенина», составленный Прилепиным и Исаевой и поразивший всех непониманием великого поэта. Думаете, после этого мое мнение о Прилепине улучшилось?

Да, люблю и неустанно выполняю завет Гоголя – «проездиться по России». Мои пьесы идут в разных театрах страны, и я стараюсь бывать на премьерах, не забывая посмотреть город и окрестности. Каждый год проверенным коллективом на теплоходе ходим по рекам России с заходом в уникальные города – Углич, Романов, Мышкин, Калязин, Рыбинск, Борисоглебск… Иногда просто сбираемся компанией и едем в какой-то город, где еще не бывали, например в Юрьев-Польский. По пути из Владимира в Юрьев нежданно-негаданно заехали в родное село Владимира Солоухина Алепино – и постояли на сельском погосте у могилы замечательного прозаика. Кстати, именно Солоухина я вывел в романе «Веселая жизнь, или Секс в СССР» под именем Ковригин. Сознаюсь, я и в самом деле невольно помешал этому выдающемуся русскому писателю получить Нобелевскую премию. Каким образом? В моем романе все написано.

К зарубежной литературе я отношусь замечательно. Еще во времена моего советского детства я, как и многие мои сверстники, прочитал лучшие зарубежные книги для юношества – Твена, Стивенсона, Скотта. Уэллса… Потом, будучи студентом литфака пединститута, осваивал академический курс истории зарубежной литературы… До сих пор жалею, что не осилил все тексты, входившие в программу. Но сами понимаете: весна, девушки, студенческие пирушки. Конечно, художественную литературу в идеале, чтобы понять все тонкости и красоты стиля, надо читать на языках оригинала. Но в реальности это невозможно… Впрочем, у нас всегда была великолепная школа художественного перевода, творившая буквально чудеса. Один специалист по секрету как-то мне сказал, что Хемингуэй в переводе Кашкина гораздо лучше, чем Хемингуэй в оригинале. Пробовал я себя и как переводчик. Пытался переводить с немецкого Ленау и Гейне. В соавторстве перевел с английского популярную в 1970-е повесть американца Эрика Сигла «История любви», эта наша версия была напечатана в 1988-м в «Юности», которой тогда руководил Андрей Дементьев. Но дальше дело не пошло. Да и английский у меня слабенький. Кстати, хороший поэт, работавший синхронистом, пожаловался мне однажды: «Чем лучше становится мой английский, тем хуже мои русские стихи…» Доля правды в этом есть. Недаром же великий Бунин, полжизни проведя в эмиграции, оберегал себя, как носителя «великого и могучего», от стихии чужого языка, ограничив свой французский бытовыми фразами, типа: «Гарсон, еще коньяку!» Должен сказать, некоторые зарубежные авторы оказали влияние на мое становление как писателя. Назову хотя бы Анатоля Франса, Оскара Уайльда, Бернарда Шоу, Ивлина Во… В молодости я увлекался зарубежной фантастикой – тем же Куртом Воннегутом. Сегодня иностранную литературу я почти не читаю, не идет. Пробегу глазами страницу-другую и понимаю, что все это уже читал, но только в более качественном варианте у классика. Видимо, мой «жесткий читательский диск» уже переполнен… Но в моей личной библиотеке, думаю, не меньше тысячи томов зарубежных авторов. Иногда сниму с полки какой-нибудь восемнадцатый том Вальтера Скотта или Эмиля Золя, так и не прочитанные в молодости, подержу в руках, оботру пыль, погорюю, что мне не пятнадцать лет, и поставлю на место…

Думаю, когда ассириец, привыкший читать обожженные глиняные таблички, впервые развернул свиток папируса, он тоже подумал: «Что за ерунда! Ничего удобнее глины для письма не бывает! Да и магия куда-то подевалась!» Да, мое поколение воспитано на бумажных книгах, журналах, газетах… Электронный монитор нам всегда будет казаться «новшеством». Да, запах типографской краски вызывает у меня счастливое предчувствие познания… Но у моих внуков все уже иначе. У меня большая библиотека, которую я собирал всю жизнь. Снимаю с полки книгу, протягиваю внучке Любе, мол, это надо обязательно прочитать. Отвечает: прочитаю в ридере, так удобнее. Когда-то в школе я, удивился, прочитав строки Валерия Брюсова: «Пускай мой друг, разрезав том поэта, Упьется в нем и стройностью сонета, И буквами спокойной красоты!» «Разрезав том» - какая же это смелая метафора!» - решил я. Но моя любимая учительница литературы Ирина Анатольевна Осокина объяснила: «Нет, Юра, просто до революции книги выпускались со сдвоенными страницами, которые нужно было разрезать специальным канцелярским ножом. Бытовало даже выражение «неразрезанная книга», значит, еще никем не читанная… Я очень удивился! А ведь с момента написания брюсовского стихотворения к тому времени прошло всего полвека, но мне надо было уже объяснять эту тонкость… Что ж вы хотите сегодня, когда прогресс несется, как сексуально озабоченный мустанг! Главное, Ольга, не на чем написано, а что написано! «Что» устремляет нас в будущее. «Как» вторично. А если кому-то наскучит считывать текст с собственной сетчатки глаза, куда он будет поступать с лунного ретранслятора, никто не мешает человеку заглянуть в «Ленинку» и заказать себе ради удовольствия бумажную книгу или газету, которую для полноты счастья еще опрыскают ароматизатором, имитирующим свежую типографскую краску?!

Я люблю открытые финалы, позволяющие читателю домыслить судьбу героя. Таковы концовки повести «ЧП районного масштаба» и романа «Замыслил я побег…», пьес «Одноклассница» и «Женщины без границ». Открытые концовки вообще характерны для отечественной литературы. Но со «Ста днями…» история особая, ведь повесть не печатали семь лет из-за того, что тема «неуставных отношений» в армии была закрыта, цензура пресекала малейший намек на «дедовщину» в рядах Вооруженных сил. Моя повесть, написанная в 1980-м (через три года после моего возвращения из армии), ходила по редакциям, высоким кабинетам, в том числе Министерства обороны. Меня приглашали на беседы, хвалили за острое словцо, наблюдательность, соглашались с тем, что «неуставняк» явление нетерпимое, что с ним борются, но пока «такое» печатать нельзя. Настоятельно советовали мне написать что-то в духе того, что называлось «воениздатовской литературой». В самом первом варианте повесть заканчивалась так: прибежав к железнодорожной насыпи, солдаты видят во рву Елина, не понимая – жив он или мертв. И, наконец, до них доходит, что жестокие игры в «дедов» и «салаг» могут закончиться трагедией, за которую сурово спросят со всех, и с офицеров, и с бойцов. Эта концовка не нравилась политработникам. Когда в 1987-м, после приземления Руста на Красной площади, были уволены «лучшим немцем» Горбачевым, по-моему и организовавшим это приземление, почти все начальники Советской Армии, Андрей Дементьев поставил повесть в 11-й номер журнала «Юность». Но меня попросили смягчить концовку, я пошел навстречу и по тактическим соображениям, и потому что не люблю убивать своих героев. В результате, бойцы обнаруживают, что измученный Елин просто спит «под насыпью, во рву некошеном». В авторском замысле от этого ничего не изменилось. С тех пор повесть, переизданная раз пятьдесят, выходит в двух вариантах – в первом, «открытом», который я восстановил позже, и во втором – «оптимистическом». Вероятно, Катя, вы прочли первоначальный вариант… Но надеюсь, вы не очень расстроитесь, если я вам сообщу: Елин остался жив и вернулся домой к маме и любимой девушке… Кстати, спустя много лет, встречаясь с читателями в Израиле, я с удивлением узнал, что многие из них восприняли в свое время мою повесть как протест против антисемитизма в Советской армии, ибо фамилия «Елин» была распространена среди евреев в СССР. Поверьте, эта аллюзия в авторский замысел не входила, так как мне во пору срочной службы столкнуться с юдофобией ни разу не пришлось, хотя евреи среди моих сослуживцев встречались.

Есть авторы, к которым я отношусь с интересом и уважением: драматург Владимир Малягин, поэт Николай Зиновьев, прозаики Юрий Козлов и Александр Терехов… Это навскидку. А вот список тех, кому вообще в литературе делать нечего ввиду полного отсутствия способностей, просто необъятен. Среди них немало лауреатов премий «Букер», «Большая книга», «Ясная поляна», «Нос»… Мой совет начинающим: старайтесь вообще не читать номинантов этих премий, а то и вправду вообразите, будто косноязычие – это и есть литературный стиль… Недавно в статье о состоянии современной словесности я привел нелепейший абзац из недавно вышедшего романа. Меня забросали вопросами: мол, кто же пишет такую ересь? Водолазкин, - ответил я.