Прямая линия с Аней Герасимовой (Умкой)

Дорогой Владимир, не удержусь от хамского выражения «учите матчасть»: множество раз я об этом рассказывала, и все равно находятся умники, которые пишут в биографических справках, что вот мол какая странная тётенька, в 35 лет всё бросила, и давай рок играть. Я песни стала сочинять и петь в 85-86 году, в 24 года, и тогда уже хотела полностью бросить филологию и литературу. Но жизнь повернулась таким образом, что пришлось на семь лет заткнуться и, что называется, «закрыть гештальт»: защитить отложенную в стол диссертацию, написать все статьи про обэриутов, которые надо было написать, и поездить по конференциям. И потом уже выстрелить в другом качестве. Не знаю, с чем это связано, но всё, что жизнь для меня наметила, приходится выполнять, как будто у меня (при полной формальной независимости) есть некий сторонний директор, который управляет моей деятельностью. Отстрелялась по филологии? Будь любезна, пиши песни, играй концерты, выпускай пластинки. Всё написала, все записала? Давай переводи литовцев, ты обещала. Перевела? Давай теперь дневники издавай, давно уже обещаешь, не отвертишься. Вот – набираю, готовлю к печати полку дневников за сорок лет. Попутно играю и пою, это самое лучшее, что я умею.

Ой, я не мастер коротких определений. Раньше любила такие броские штуки, они там и сям раскиданы по моим обэриутским статьям. «Собиратель снов», «пасынок серебряного века»? Да, я действительно не люблю стихи Вагинова, они кажутся мне какой-то предварительной работой, технической подготовкой, по недоразумению попавшей на всеобщее обозрение. Спасибо за тёплые слова о моей работе. Я Вам больше скажу: я даже Хармса не люблю. Ну то есть некоторые вещи кажутся мне блестящими («Случаи», «Елизавета Бам»), но в целом эта личность мне совсем не близка. Вот Введенский – другое дело. Введенского я люблю, и Заболоцкого люблю, и Олейникова. Чтобы писать о ком-то, не обязательно любить его целиком. Мне давно и сильно симпатична личность Вагинова, я много о нем узнала, когда собирала материалы для приложения. И прозу его я считаю прекрасной. А стихи – нет. Он и сам над ними, повзрослев, посмеивался. Мы же, в сущности, имеем дело с очень молодым, рано ушедшим человеком. Между прочим, это случай довольно распространенный: например, таковы, при всех прочих отличиях, Лермонтов и Набоков: по сравнению с прозой стихи их кажутся разминкой.

Нет, конечно, с чего бы ему измениться. Для того, чтобы писать песни, нужно ощущение какого-то огромного счастья или волшебства внутри, какого-то весёлого всемогущества. А его больше нет. Это не значит, что я как-то там несчастна. Но я уже не умею творить чудеса. Это не страшно. Мало ли чего человек лишается с годами. Зато научается чему-то другому важному. Концерты я играть по-прежнему умею, чем дальше, тем лучше. И старые песни меня поддерживают, они всегда со мной. Стишки писать тоже не разучилась, наоборот, они все лучше, интереснее для меня самой. Если что, это разные вещи, и рождаются они сами, нельзя сесть и написать песню или стишок о чём-то по своему или чужому заказу, получится фигня.

Верю, конечно, а во что же ещё верить. Но распространяться на эту тему не буду.

Нет, я вообще после расставания с Егором его прозу не читала. Не из вредности, просто были другие интересы. Так что из всего написанного знаю только ранние рассказы и роман «Я», частично сама это все и перепечатывала, тогда мы все, его друзья, были от этого в восторге. Я вообще не очень люблю авангард. Но уж если на то пошло, по-моему, его (и мой) сын Алексей Радов его далеко превзошел, это не только мое мнение. К сожалению, он гораздо менее известен.

Очень правильно назвали именно этих двоих. Был еще такой Сергей Жаворонков по кличке Слоник, тоже мощная фигура, совершенно бешеное у него творчество, частично напечатанное усилиями Сережи Соколовского, но незаслуженно забытое. Это вообще, я бы сказала, три кита «поэзии Вавилона» («Вавилон» - тусовочное название кафе «Аромат» на Суворовском бульваре, где заседала в конце 70-х московская тусовка). Все трое так или иначе продолжали традицию русского модернизма: Гуру – акмеист, Шамиль – футурист маяковского типа, Слоник – хлебниковско-обэриутского. Как развиднеется, надо бы издать.

Хорошо отношусь к Патти Смит. Сравнивают не вполне заслуженно, но всё равно ближе, чем Джанис [Джоплин] или Джоан Баэз, с которыми тоже сравнивают, у нас же только дай сравнить: «наш Игги Поп», «наш Джон Леннон». Песня тоже нравится. Четыре первых альбома вообще прекрасны, в юности мы их много слушали. Есть даже запись в дневнике у меня, года 80-го, что, мол, надо бы начать сочинять и петь песни, как Патти Смит (обнаружила её недавно и смеялась). Нас с ней пытались даже познакомить, когда она в первый раз приезжала сюда, устроили встречу, мы о чём-то поговорили, прогулялись, я даже ей подпела одну песню на концерте. Потрясающий по силе переживания был момент, я его неоднократно описывала в интервью. Но, конечно, дальше дело не пошло, всё же мы с ними из разных совсем песочниц, и вместе нам не сойтись. Я по этому поводу нисколько не горюю. Ну и кроме того, есть одно важнейшее отличие: я все время шучу, а она убийственно серьёзна во всем. Впрочем, им наш тутошний юмор вообще непонятен.

Да не особо я ее читала. Мне такого рода литература, в общем, скучна. Состояния сознания мне кое-какие знакомы, но нельзя, по-моему, описывать словами высокий духовный опыт. Ну то есть можно, но лично мне это не интересно. Вот про жизнь – да, интересно. Что было интересно, то и перевела («Бродяг», «Биг Сур»). Роман «В дороге» был уже переведен Витей Коганом, а то и его бы перевела, наверное. Ну а почему спился… Ну потому что был алкоголиком. Это ведь физиология прежде всего. Потом, любое опьянение, алкогольное в том числе – это попытка организма отрешиться от себя и дать сознанию попасть в великие волшебные высоты. Иногда даже получается, только побочек очень много. Зато быстро: хлоп, и ты там. Потом – шлеп, и обратно, да еще и больно.

Нет, не доводилось. Более того: фильмов Муратовой практически не смотрела. Я вам больше скажу: я и Линча не смотрела. А если смотрела, то не помню. С тех пор, как кино надо смотреть дома на маленьком экранчике, не смотрю почти ничего, разве что когда внуку показываю что-то издавна любимое. Отвратительно, что нельзя больше нормально в кино сходить, я любила это дело.

Совсем не от природы. Всегда честно отвечаю, что много лет занимаюсь йогой, ну то есть без особых прозрений, просто уже 40 с лишним лет делаю утром и вечером одну и ту же простую гимнастику. И постепенно поняла, что это меня и держит в форме. Но надо рано начинать и всю жизнь делать. А начала в юности, с целью похудеть (и похудела). Я вообще не особо спортивный человек, но чрезвычайно выносливый.

Мне нравится, когда про жизнь. Не выдуманную, а свою настоящую. Ну и период прекрасный, когда так называемый андерграунд еще не был растиражирован и распродан, это близко нашему собственному опыту, опыту поколения. Сохранить манеру и стиль совершенно не сложно, надо просто уметь переводить, знать оба языка (особенно – родной) и, повторюсь, иметь сходный опыт. Постороннему человеку такое не перевести, получится фальшак (что мы множественно и наблюдаем). Увы, достижения советской школы перевода ныне утрачены (возможно – временно). Я одно время мечтала ее как-то возродить, сделать специальный семинар… но стало, конечно, не до того.

Нет, не мною и вовсе не при моём участии. Это киевский такой человек, некто Ёлыч, собирал и уже почти собрал, и я пыталась предложить ему издаться в моей «биографической серии» (это такой малотиражный самиздат «на коленке», дешевый и практичный). Он отказался, хотел чего-то большего, наверное. Сейчас, насколько я понимаю, всё отложилось на неопределенный срок. А вышел бы занятный портрет поколения. Собственно, саму Багиру я не склонна переоценивать, странный и сложный, и маловыносимый в быту был человек – что, наверное, свойственно так называемым творческим людям, я не из их числа, я совсем не странная, и странность давно не романтизирую. К слову сказать, организованный краудфандинг я не провожу никогда, иногда частным образом прошу друзей о поддержке и получаю оную.

Петра давно нет на свете. О нем есть сведения их первых рук, от его брата Бориса Александровича – старшего сына Галины Борисовны Викторовой и приемного сына Введенского, с которым мы много лет сотрудничаем и дружим. Этот в высшей степени достойный человек написал о Введенском целую книгу, которая полностью вошла в составленный мною том «Всё». Почитайте, полезное и духоподъемное чтение. Там и про Петю есть. Он, насколько я поняла, был далек от художества, но все прекрасно понимал.

Нет там никакой загадки. Гений.

Очень смешная история, хотя и несложная. Я чего-то простудилась, мы тогда нигде не жили, ночевали по друзьям. Боря [Канунников, гитарист] пошёл за пивом, а я залезла в горячую ванну, думала так вылечиться. Она ещё, помню, сидячая была, половинная, неудобно там сидеть, вы таких, небось, и не видали никогда. А через несколько дней типа юбилей Боба Марли, и нас всегда приглашали на сборные концерты по этому поводу, главным образом в клуб «Форпост». И я, пока сидела скрючившись в этой ванне, сочинила песенку в виде реггей спецом для этого концерта. Боря пришел, я говорю – я тут реггей сочинила. Он одобрил, добавил только самые главные волшебные строчки в конце: «Пусть никто не знает, на чём нарисовано небо, но спасенье придет оттуда, где все это было». И мы её там спели, все были крайне рады.